【专题说明】

卢那察尔斯基关于1917年事态的信件

(1917年4月至1917年12月)

阿纳托利·瓦西里耶维奇·卢那察尔斯基 (1875-1933) , 1895 年加入俄国社会民主工党，不仅是出色的政论家和演说家，而且是极其博学的学者、文学和戏剧批评家，1917 年 5 月，他随第二批政治侨民从瑞士回到俄国，不久同区联派一起并入布尔什维克党。先后被选入彼得格勒市杜马、彼得格勒省和彼得格勒市的地方自治管理机关。科尔尼洛夫叛乱被粉碎后担任彼得格勒副市长，分管文化教育工作。十月革命后任苏维埃政府的教育人民委员。从踏上归国路程开始，卢那察尔斯基几乎每天都给留在瑞士的妻子安娜·亚历山德罗夫娜·卢那察尔斯卡娅 (1884 - 1959) 写信,直至她于1917年底回国。在信中，卢那察尔斯基真实地反映了他直接参与或亲身经历的那些历史性事件，并表达了自己的感觉和看法，其中不乏迄今鲜为人知的事实和真诚直率的见解。本专题收集了卢那察尔斯基从 1917 年 3 月至11月(公历 4 月至 12 月)间给妻子的 50 封信，其内容大致可分成三部分：一、关于第二批政治侨民回国的情况；二、关于 1917 年 5 月至 10 月彼得格勒的局势；三、关于十月武装起义和新政权初期的情况。 (本专题文件由姚海编辑和校注，乌传衮翻译)

阿·瓦·卢那察尔斯基致妻子的信

(1917年4月3日/俄历3月21日)

亲爱的：

我是在夜间1时给你写信。信将在早晨发出，而为了使它早些到达，准备用快件投递。

列宁给我留下一个极好的、甚至是高大的印象，尽管也是一种悲剧性的、几乎是阴郁的印象。¹

不过，同他真正的谈话还在明天。

只是我不能同意他的意见。他太急于要走。而他在只有德国同意而未取得俄国的任何确认的情况下断然离去，我认为是一种错误，这种错误可能对他的未来产生不好的影响。

而孟什维克们(特别是谢姆柯夫斯基)²非常虚伪，他们几乎要因列宁的“自作主张的、非同志式的、不可容忍的举动”而审判他。

但是，由于列宁不在，我和梁赞诺夫³如此激烈地站出来为他辩护，以致最后与其说是在履行列宁受攻击时为他辩护的义务，不如说是我们自己在行使解释的权利：为什么我们从简单的政治合理性的考虑出发，而绝不是从道义出发，不同意他的计划。

在我心中还有一种想法：我反正不可能于星期三和列宁一起走，否则我也许会仅仅为了团结而决定与他共命运，而不顾——在我们看来是十分明显的——他的这一举动会招来铺天盖地责难的危险。

详细情况见面时再说。星期三我要去。明天有一系列意义重大的谈话，可以说，通过这些谈话将要决定我的命运。

顺便说说，谢姆柯夫斯基告诉我，“从斯堪的那维亚收到的钱是供完全确定的、对党特别有价值的人员回国用的，名单中也有我。”明天我要问清楚，钱是谁给的。如果钱绝对不会对我有所约束，我会心中有数的。如果我得不到向科里亚⁴和《年鉴》月刊⁵要的1600法郎，特别是如果我们将取道英国走的话(可能性不大)，那就非要拿300法郎左右的资助不可。但如果不需要这些钱当然更好。

还收到这样一封给谢姆柯夫斯基的电报：“一份大报——《新生活报》——开始在彼得格勒出版。高尔基、苏汉诺夫⁶、巴扎罗夫⁷请求参加《年鉴》月刊工作的人士撰稿。”

当然，这一点我将在当地作出决定。

可能，我将既为这份报纸也为《真理报》撰稿。在《新生活报》各方面都将比较自由。但是，《真理报》会更接近工人。

花36个法郎给自己买了一块特别好看的精密手表，保修期5年。

吻你和托托。很累，想睡了。

马尔托夫⁸总是十分和善可亲，对我尤其如此。很想和这个人保持良好关系。

而列宁是高大的，是一头准备投入决战的忧郁的狮子。

再次吻你两人。晚安。

Дорогая детка, пишу тебе в 1 час ночи. Письмо отправлю утром, а чтобы оно дошло поскорее — экспрессом.

Ленин произвёл на меня прекрасное, даже грандиозное, хотя и трагическое, почти мрачное впечатление.⁹

Впрочем настоящая беседа с ним будет у нас только завтра.¹⁰

Однако согласиться с ним я не могу. Он слишком торопится ехать, и его безусловное согласие ехать при согласии одной Германии безо всякой санкции из России я считаю ошибкой, которая может дурно отозваться на будущем его.

У меньшевиков же (особенно Семковского) масса ипокритства. Они собрались чуть что не судить Ленина за его «самовольный, нетоварищеский — недопустимый шаг».

Однако мы с Рязановым, за отсутствием Ленина, так горячо встали на его защиту, что дело кончилось скорее обязательством в случае нападок защищать Ленина, да правом нам самим объяснить, почему мы из соображений простой политической целесообразности, а отнюдь не морали, не примкнули сами к его плану.

Во мне говорит ещё и то, что я всё равно ехать в среду с Лениным не могу, а то я, пожалуй, из одной солидарности решил бы разделить его участь, несмотря на всю очевидную для меня опасность его шага в смысле целой тучи нареканий.

Подробности при свидании. Приеду в среду. Завтра ряд политических разговоров большой важности, в которых, так сказать, решится моя судьба.

Между прочим, Семковский сказал мне, что «получены деньги из Скандинавии на отъезд совершенно определённых, особенно ценных для партии лиц, в списке значусь–де и я». Завтра расспрошу, от кого деньги. Если они абсолютно меня не связывают — то буду иметь в виду. В случае, если я не получу 1600 франков, которые запросил у Коли и «Летописи», и особенно если поедем через Англию (что мало вероятно), то придётся взять франков 300 субсидии. Но лучше, конечно, обойтись без них.

Получена ещё такая телеграмма на имя Семковского: «В Петрограде начнёт выходить большая ежедневная газета „Новая Жизнь“. Горький, Суханов, Базаров. Просим сотрудничества лиц, работавших в „Летописи“».

Это, конечно, я решу на месте.

Возможно, что буду сотрудничать и в этой газете и в «Правде». В «Новой Жизни» будет во всех отношениях свободнее. Но «Правда» будет ближе к рабочим.

Купил себе страшно симпатичные часы–хронометр за 36 франков, 5 лет гарантии.

Целую тебя и Тото. Устал сильно, спать хочу.

Мартов был вообще очень мил, и со мной в частности. Как хотелось бы сохранить с этим человеком хорошие отношения.

Но Ленин — грандиозен. Какой–то тоскующий лев, отправляющийся на отчаянный бой.

Ещё целую обоих. Спокойной ночи.

Твой Тото–старший.

阿·瓦·卢那察尔斯基致妻子的信

(1917年5月12日/俄历4月29日)

5月12日

……我以为孟什维克的代表会议在一定程度上是公开的(至少对于贵宾是如此)，就去了。但是……人以群分。当我问道，我能否作为一名不发言的客人参加时，尴尬不安的马尔托夫回答我说，昨天许多不相干的人找到他们，这“在我们的人中引起一场风波。”一听这么说，我当即声称，既然会议是不公开的，那我就离开。结果，在我离开之后，他们又突然决定请我留下，并且还跑到附近几家咖啡馆去找我。但是我和梁赞诺夫一起考虑认为，孟什维克同志是确信我已经走远了才决定请我留下的。孟什维克通过了什么样的决议，不清楚。据人们断言，马尔托夫的报告极左。梁赞诺夫认为，近日来马尔托夫正在迅速坚定地向右转。

晚上8时，瑞士社会党为我们饯行。格雷利希¹¹和奥·龙格的讲话有些枯燥。普拉廷¹²讲的比较有革命气息，而且令人愉快(有感染力、心平气和而具有内在的激情)。然后，一位青年代表对“亲爱的列宁同志”大唱热情的赞歌。他在讲话结束时说：“请告诉列宁，我们年轻的瑞士社会党人，他所创建的齐美尔瓦尔德左派的支持者，将像他教导我们的那样在这里继续斗争。格里姆¹³请求资产阶级的瑞士政府向革命转达敬意。支持你们不应当是用这样的方式，支持你们——就是进行社会主义革命、开展国际斗争。我们，年轻的瑞士社会党人，任何时候也不会忘记你们的也是我们的领袖，不屈不挠的革命者——列宁。”

布尔什维克、《我们的言论报》派、《前进报》派和听众为此鼓掌；孟什维克和社会革命党人对这篇讲话态度很冷淡。

但是，接着走上讲台的是……别兹拉波特内！¹⁴“现在不是发表喜庆演说的时候，让我们讲出全部真相，”他寓意深长地开始讲话。接着他说明俄国革命的“不彻底性”，这时孟什维克开始焦躁不安起来。

别兹拉波特内在讲台上像一个地道的法国演说家那样大声喊道：“执行不彻底政策的，甚至有领导工兵代表苏维埃的人们，例如齐赫泽¹⁵同志！”他刚刚讲到这里，孟什维克的那个角落简直炸开了锅。阿斯特罗夫¹⁶不停地喊道：“我们来此地不是为了这个，我们来此地不是为了这个！”¹⁷……马尔托夫面孔抽搐、声音嘶哑地叫着：“滚开！滚开！”¹⁸所有人都站了起来。左派向别兹拉波特内鼓掌。听众的好奇心经久不息。我身边一个姑娘张着两只兴奋的眼睛，跳上椅子，喃喃地说：“闹剧！闹剧！”别兹拉波特内声称，他不再涉及使一部分同志如此激动的话题，接着用老生常谈的话语结束了讲话……

1917年4月29日(5月12日)于苏黎世

29 апреля (12 мая) [1917 г.]

12/V.

г. Цюрих.

Дорогая деточка, здоровье моё превосходно. Едем сейчас в 2 [часа] 5 [минут], но… оказывается, что в Шаффгаузене ¹⁹ нам придётся ждать немецкого поезда 13 часов! — до 5 утра!! Как это Биск так устроил — не знаю. Он исхудал от трудов, оброс брадой анахорета и явно выжил из ума. Теперь о конце вчерашнего дня, в течение которого имели место несколько любопытных событий.

Думая, что меньшевистская конференция ²⁰ более или менее открыта (по крайней мере для почётных гостей), я туда отправился. Но… блажен муж, иже не иде на совет нечестивых! На мой вопрос, могу ли я присутствовать в качестве безгласного гостя — сконфуженный Мартов ответил мне, что накануне к ним набралось много посторонней публики, и это «вызвало среди наших целую бурю». Как только я это услышал, — тотчас заявил, что раз собрание закрытое — я ретируюсь. Оказывается, что после моего ухода вдруг решили пригласить меня остаться и даже бегали искать меня по соседним кафе. Я склонен, однако, думать вместе с Рязановым, что оставить меня товарищи меньшевики решили, только убедившись, что я достаточно далеко. Каковы решения меньшевиков — неизвестно. Как утверждают, что доклад Мартова был страшно левый, а Рязанов — что за последние дни Мартов быстро и неуклонно правел.

Вечером, в 8 [часов] Швейцарская социалистическая партия устраивала нам проводы. Скучновато говорил Грейлих и О. Лонге. Более революционно и приятно (внушительно, спокойно, с внутренним огнём) — Платтен. Потом представитель молодёжи произнёс пламенный панегирик «дорогому товарищу Ленину». Он кончил свою речь так: «Скажите Ленину, что мы молодые швейцарские социалисты, сторонники циммервальдской левой,²¹ которую он создал, продолжаем бороться здесь, как он учил нас. Гримм просил буржуазное швейцарское правительство послать привет революции. Не так надо поддерживать вас: поддерживать вас, значит вести соц–рев. интерн. борьбу. Мы, молодые швейцарские социалисты никогда не забудем вашего и нашего вождя, непреклонного революционера — Ленина».

Большевики, нашесловцы,²² впередовцы²³ и публика этому аплодировали: меньшевики и с–ры²⁴ приняли речь очень холодно.

Но вот на трибуну всходит… Безработный! «Сейчас не время для торжественных речей, будем говорить всю правду», — многообещающе начинает он. И далее разъясняет «половинчатость» русской революции, причём меньшевики начинают волноваться.

«Половинничают в своей политике, — кричит под заправского французского оратора с трибуны Безработный, — даже люди, стоящие во главе Совета Рабочих и солдатских депутатов, как товарищ Чхеидзе!» Едва произнёс он это, как из угла меньшевиков раздался целый концерт. Астров кричит безостановочно: «Nous ne sommes pas venus pour ça ici. Nous ne sommes pas venus…!»²⁵ Мартов с перекошенным лицом хрипит: «A bas! A bas!»²⁶ Все встают. Левые аплодируют Безработному.

Публика постоянно изображает любопытство; какая–то барышня около меня с восторженными глазами вскочила на стул и в упоении шепчет: «Скандал, скандал!»

Безработный заявляет, что отказывается продолжать затрагивать темы, столь волнующие часть товарищей, и заканчивает свою речь банальными фразами.

Потом мы отправляемся на бал, который Центральная эмигрантская касса устроила в пользу недостаточных**** эмигрантов. Там было скучно. Студенты в смокингах танцевали с некрасивыми кокотками наглые танцы. Я вспомнил страшно интенсивно тебя, — твою милую красоту и очень задумался. Вдруг подходит жена Сокольникова и говорит: «Печально вам? Я еду к моему милому, а вы едете от своей милой». Очень она попала.

На улице Рязанов танцевал с нею, причём поднял её в воздух, — вихрем крутил её ноги вокруг себя, отчего и приключилась беда, ногу он ей слегка вывихнул и домой её вёл потом под руку, ругая кокетливо свою чрезмерную силу.

Вчера взял у Рязанова ванну, а сейчас постригся.

Вот тебе обо всём подробная реляция.

Из Шаффгаузена я телеграфирую.

Боже, боже, как я люблю тебя. Нюра! Нюра! Как ты срослась со мной и как мне уже тоскливо! Скорее, скорее организуем всё, что надо, чтобы вы могли приехать ко мне. Если я напишу из России, что можно — ни в каком случае не отказывайся от предложения Владимира Андреевича [Могилевского].

Крепко тебя целую и крошку Тотку, которому шлю открытку. При сем прилагаю твою выездную карту.

Целую крепко, крепко.

Кланяйся Над[ежде] [Самойловне] [Кристи].

Твой Толя.